Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1942 года: «Неминуемый абсолютный голод ждет нас, а что будет с теми, кто теперь уже распух и едва живет?»

26 августа 1942 г., среда

У немцев неважное настроение, хотя радио и газеты говорят все-таки об успехах. Занят еще какой-то город на Кубани. И на Эльбрусе будто бы развевается уже немецкий флаг.

Все эти дни не слышно никаких разговоров о войне. Мы только, как всегда, делаем выводы на основании поведения немцев. Они продолжают все забирать. У крестьян не остается ни одного зерна ржи или пшеницы. Только ячмень получают они по десять килограммов в месяц. Мельницы все закрыты, смолоть нигде ничего нельзя. И остается им есть только ручным способом смолотый ячмень.

Неминуемый абсолютный голод ждет нас. А что будет с теми, кто теперь уже распух и едва живет. Степа Лиговская такая страшная, что на нее жутко смотреть. И помочь ей нечем. Да, все вокруг хоть и едят иногда овощи и фрукты, все равно худеют без конца. К тому же и огороды горят.

Стоит замечательное лето. Вот уже недели полторы или две ни одно облако не появилось на небе. По утрам в воздухе стоит мгла, и солнце садится в туманную от жары пелену. Днепр, словно пруд. Он не обмелел в этом году. И тишина в природе необычайная. Ее не нарушают звуки города. Только на центральных улицах слышно радио и через небольшие промежутки шум машины. А над Днепром и на улицах, где нет немецких машин, тихо. И, как все время в этом году, громче всех птицы. Теперь и мухи помогают им шуметь. Даже вечера теперь теплые. Лето, словно сжалилось над промерзшими людьми, и сейчас, в самом конце августа, стоит июльская жара. Полнолуние. Луна яркая, ничто не накрывает ее. Как-то особенно красива она теперь, должно быть от контраста с действительностью.

Мы без конца вспоминаем прошлый год. Тогда мы были полны догадок и предположений. Сейчас мы только всеми силами стараемся сохранить надежду на лучшее будущее.

Консерватория проводит вступительные экзамены. Негласно дают у них отпуска. Теперь отпуск дается лишь на шесть дней за проработанный год. И то лишь в украинских организациях. А в немецких и этого нет.

Неприятная история с нашей Дунечкой. Она в субботу пошла за продуктами в Дымерский район, а вчера Павлуша получил записку, что ее забрали на торфоразработки. Просит выручить ее. Сегодня Павлуша пойдет ее спасать.

29 августа 1942 г., суббота

С фронтов ничего не слышно. Газет не вижу. А здесь германская кампания вспыхнула с новой силой. Новая цифра, якобы, дать 80 тысяч по Киеву.

В связи с этой кампанией проводится в жизнь сокращение штатов по всем учреждениям от 25 до 50%. Позавчера в консерватории сократили 40 человек из 120 имеющихся преподавателей и техработников. А вчера снова принесли списки еще на двадцать шесть человек. Нюсю отстояли, потому что она одна работает в библиотеке. Иначе библиотеку придется закрыть. Экзамены идут, прием учеников продолжается, а сокращение идет полным ходом.

Сокращение проходит уже во многих учреждениях. Прошло уже в Подольской управе. У нас в библиотеке о нем пока не говорят, но мы предполагаем, что так как начальство стало заводить дисциплинарные новшества, то не следует ли это понимать, как предостережение. Тогда снова, не знаю, что делать. Нужно скорее учить немецкий язык и устраиваться на работу к немцам.

Вернулась вчера Дуничка из своих печальных похождений. Была она в Дымере, купила в воскресенье на базаре продукты и вместе с другими сидела на дороге у базара, ждала машину. Теперь единственный транспорт — идущие порожняком машины, которые за плату подвозят мешочников. Вдруг появились две машины с полицейскими во главе с двумя немцами. Базар был окружен, и было приказано сложить посередине все продукты. Кое-кто побежал. Немцы начали стрелять. Убили двух женщин и ранили двух мужчин. Тех, кто пробовал защищаться, показывая документы или просто объясняясь, били нагайками. Одному мужчине рядом с Дуничкой рассекли голову. Потом, когда все продукты вместе с тарой и у покупающих и у продающих были отобраны, поставили всех в три ряда и погнали на торфоразработки, кто в чем стоял. Там их заставили работать совершенно голодными. Поесть дали два или три раза за несколько дней. Никто не посмотрел ни на возраст, ни на то, что большинство было старых и больных. Все они плакали, болели. И, наконец, в четверг их отпустили по домам.

Нюсин ученик русского языка платит ей за уроки хлебом. Не очень-то приятно брать хлеб у немца. Но что поделаешь?

Теперь страшно идти даже по улице. Завтра надо идти на огород, и я совсем не знаю, как это осуществить. В связи с приближением первого числа – новые хлебные порядки. Уже карточки выдает не управдом, а учреждение. Продукты собираются выдавать не в учреждениях, а в хлебных магазинах. А это значит, что большинство останется без них. Снова говорят о прибавке хлеба, но он такой ужасный, что это мало радует. В нем лишь одна пятая часть муки, а остальное просо, не очищенное, и каштаны.

У немцев хороший хлеб. Нюсин ученик русского языка платит ей за уроки хлебом. Не очень-то приятно брать хлеб у немца. Но что поделаешь? Голод, говорят, не тетка.

Нюся, несмотря на усталость, взялась за этот урок, хотя последствия могут казаться трагическими. Собственно это не уроки, а самая активная агитация за Советскую власть и против фашизма. Немец порядочный. Пока никому ничего не сообщает. А чем это кончится, не знаю. Говорить об этом с Нюсей бесполезно. Ее не переделаешь. Ничего она не боится. Немец принес Нюсе немецкую грамматику русского языка, выпущенную в Берлине в 1941 году. В предисловии к ней автор поет восторженные дифирамбы русскому языку и надеется способствовать распространению его среди немцев. Нам бы тоже набраться такой премудрости. Самое трудное — не знать языка врагов. В этом случае совсем беспомощен в борьбе против них. Поэтому учим сейчас немецкий язык, чего не удосужились сделать раньше.

3 сентября 1942 г., четверг

Вчера снова пришел Миша. Рассказывает неправдоподобные вещи о том, как ему удалось выбраться из гестапо. Но на этот раз по-настоящему перепуган и согласен идти через фронт. Мы, как и прежде, настаиваем на этом. Ищем возможность помочь ему добраться до прифронтовой полосы, а это совсем не просто. Пока же опять нависла угроза, что его могут узнать, что тем, у кого он скрывается, может тоже грозить гибель.